Новый цифровой мир.

* * *

Революции будущего, где бы они ни свершились и какую бы форму ни приняли, могут привести к смене режима, однако это не означает, что страна станет демократической. Генри Киссинджер в разговоре с нами заметил: «История революций – это история долго копившегося недовольства, достигающего точки взрыва, а затем сметающего существующую систему управления. После этого или наступает хаос, или происходит реставрация прежней власти, в зависимости от степени ее разрушения». Иными словами, после успешной революции «чем сильнее разрушена прежняя власть, тем более авторитарная система управления приходит ей на смену», – считает Киссинджер. Более сорока лет он наблюдал за революциями – и успешными, и неудачными – и глубоко разбирается в их устройстве и характере. По его мнению, только в США и Восточной Европе была создана истинная демократия после разрушения существующей системы. «В Восточной Европе революции достигли успеха потому, что опыт жизни при диктатуре был ужасным, а еще потому, что эти страны помнили о своей принадлежности к Западу и сохранили демократические традиции, хотя и не были никогда подлинными демократиями», – объясняет Киссинджер.

Хотя точка зрения Генри Киссинджера на отличительные особенности Восточной Европы хорошо понятна, мы не можем отрицать роли стимулов, которую они играют в успехе революций. Было бы ошибкой забыть о таком важном стимуле, как возможность вступить в Европейский союз (ЕС). Не будь доступно членство в ЕС – в качестве политического мотива для либеральных элит и населения в целом, а также стабилизирующего фактора, – мы бы, скорее всего, увидели много стран, откатывающихся на старые позиции или охваченные контрреволюцией. Вот почему западным державам пришлось расширять НАТО и предлагать членство в ЕС.

Отсутствие демократической культуры стало одной из причин, по которым падение диктаторов в ходе «арабской весны» привело, по мнению некоторых наблюдателей, скорее к разбавленной версии автократии, чем к подлинной демократии Джефферсона[35]. Или, как сказал Киссинджер, «на смену власти, сконцентрированной в руках одного диктатора, пришла система множества партий, как светских, так и религиозных, но в конечном счете оказалось, что доминирующей силой является всего одна мусульманская партия, создавшая формально коалиционное правительство». Создание этого коалиционного правительства «в Nеw Yоrк Тimеs назвали проявлением истинной демократии», смеется Киссинджер, но на самом деле «в конечном счете выяснилось, что это правительство без оппозиции, пусть и появившееся в результате выборов».

Киссинджер предсказывает, что в результате цифровых революций, ожидаемых в ближайшие десятилетия, часто будут создаваться склонные к авторитаризму коалиционные правительства, и дело здесь не столько в технологиях, сколько в отсутствии сильных, самостоятельных лидеров. Такие правительства без доминирующего лидера и единого видения становятся способом разделить власть на всех, примирить всех участников революции, но всегда остается риск того, что они не дистанцируются от прежнего режима и старшего поколения политических деятелей.

Однако революции – это не просто проявление недовольства. Они так прочно заняли место в нашем сознании потому, что окружены ореолом романтики и ассоциируются со свободой, независимостью и самоопределением. С развитием технологий появляется все больше сюжетов, способных захватить наше воображение и обеспечить броские заголовки новостей. Даже революционеры-неудачники занимают свое место в коллективной истории и вызывают невольное уважение. Все это стало важным компонентом политического развития человечества, центральным элементом нашего понимания гражданства и социальных контрактов, и приход нового поколения технологий не сможет этого изменить.

Если революции представляют собой результат чьего-то стремления к изменению системы или выражения несогласия с существующим положением вещей, всегда найдутся одиночки и группы людей, которые преследуют те же цели, но посредством наиболее разрушительных, насильственных действий. Террористы и экстремисты останутся такой же частью нашего будущего, какой являются в настоящем. В следующей главе мы рассмотрим очаги радикализма будущего, возникающие как в виртуальном, так и в реальном мире; поговорим о резком расширении поля битвы, которое изменит природу терроризма, и об имеющихся в нашем распоряжении инструментах для борьбы с ним.