Новый цифровой мир.
Последняя «весна».
Чем больше стран получают доступ в интернет, тем более пристально наблюдатели ищут признаки начала региональных революционных эпидемий. Кто-то считает, что следующей будет Латинская Америка с ее колоссальным экономическим неравенством, слабыми правительствами, стареющими лидерами и многочисленным населением, говорящим на двух родственных языках. Другие указывают на Африку: там самые хрупкие в мире государства, а стремительное распространение сотовой связи создает наиболее динамичный мобильный рынок на земле. А возможно, это будет Азия: в этом регионе самое большое население, которое живет в условиях авторитаризма, быстрый рост экономики и многочисленные социальные, экономические и политические проблемы. Уже сделаны первые попытки организовать массовые выступления во Вьетнаме, Таиланде, Малайзии и Сингапуре. С течением времени их количество, конечно же, будет расти.
Население этих регионов все активнее подключается к сети, все лучше информировано о событиях в мире и разделяет настроения людей других национальностей. Тем не менее вряд ли можно утверждать, что приближается еще одна волна протестов, характерная для «арабской весны». (Однако стоит заметить, что эскалации протестов и демонстраций добиться будет легче, как показала в сентябре 2012 года реакция на знаменитый фильм «Невинность мусульман» (Innосеnсе оf Мuslims), охватившая несколько десятков стран.) Арабский мир имеет уникальную региональную идентичность, которую лишь упрочили исторические попытки объединения и панарабские настроения, существующие уже десятки лет. И, конечно же, свой вклад внесли общие язык, культура и схожие политические системы. Мы уже отмечали, что современные коммуникационные технологии не создали связи между людьми, которыми воспользовались оппозиционеры и участники протестов на Ближнем Востоке, а лишь усилили их.
Кроме того, здесь возникли мощные религиозные сообщества. В отсутствие сильного гражданского общества, не сложившегося в рамках авторитарной модели управления, они по определению были наиболее организованными и часто наиболее полезными для людей неправительственными структурами. Все арабские лидеры, лишившиеся власти в результате волны революций (Бен Али в Тунисе, Мубарак в Египте, Каддафи в Ливии и Али Абдулла Салех в Йемене), создали в своих странах политические системы, которые душили развитие общественных институтов. В этих условиях религиозные организации зачастую заполняли образовавшиеся лакуны, вызывая ненависть диктаторов: самые известные объединения (например, «Братья-мусульмане» в Египте и исламская партия «Ан-Нахда» в Тунисе) или запрещались, или беспощадно преследовались властями, воспринимавшими их как угрозу. В ходе недавних революций участие имамов и других священников нередко придавало протестам определенную легитимность; кроме того, многие люди считают религиозную солидарность важной причиной для присоединения к оппозиции.
В других регионах эти составляющие отсутствуют. Африка, Латинская Америка и Азия гораздо менее однородны с точки зрения культуры, языка, религии и экономического развития, чтобы просто повторить арабскую модель. Там нет такой региональной идентичности, как на Ближнем Востоке, а социальные, деловые и политические связи локализованы сильнее.
Однако невозможно не заметить перемены во всех этих регионах. В каждой стране они могут быть своеобразными: разброс результатов окажется гораздо шире, нежели простая смена режима, но непреложно одно: преобразования будут очень глубокими и на политическом, и на психологическом уровне. Шансы на революционные перемены повысятся во всем мире, однако большая часть стран выдержит этот шторм – в немалой степени потому, что у них появится возможность видеть чужие ошибки и учиться на них. Общими усилиями власти выработают набор оптимальных инструментов, с помощью которых смогут отражать атаки своих недавно получивших доступ к сети граждан. (У нас есть все основания предполагать это: недаром министры внутренних дел стран с репрессивными режимами встречаются друг с другом и обмениваются знаниями.) Такие проблемы, как неравенство доходов, безработица, высокие цены на продукты и жестокость полиции, существуют повсюду, и властям придется гораздо чаще, чем раньше, идти на упреждающие шаги, меняя свою политику в ответ на требования общества. Даже лидеры относительно стабильных стран чувствуют давление со стороны своих граждан, вооруженных доступом в интернет, и признают необходимость проведения реформ и приспособления к условиям новой цифровой эпохи, поскольку ни одно правительство не может считать себя неуязвимым перед лицом сгущающихся угроз.
Премьер-министр Сингапура Ли Сяньлун как никто другой понимает синергию политического давления и технологических вызовов, ведь этот региональный лидер получил образование в области вычислительной техники. «Интернет хорош как средство для “выпускания пара”, – сказал он нам, – но может использоваться и для разжигания новых пожаров. Опасность, с которой мы встретимся в будущем, состоит в том, что людям гораздо легче быть “против” чего-то, чем “за”». И пояснил, что в молодости все люди хотят быть частью какого-то классного движения и «эта социальная привычка всегда выступать против властей означает, что им больше не нужен план. Теперь ведь очень легко развить бурную онлайн-деятельность по поводу любой мелочи, чем и пользуются оппозиционные силы».
Ли привел в пример недавнее событие в его стране, известное как «карригейт». «Китайский эмигрант и сингапурец индийского происхождения поссорились из-за карри: его запах просачивался сквозь стены», – рассказал Ли. Китаец посчитал, что постоянное приготовление карри является со стороны индийца проявлением неуважения к соседям, и «в типично сингапурской манере» они отправились к посреднику, чья роль заключается в разрешении спора и примирении сторон. Им действительно удалось достичь согласия: индиец мог готовить карри только тогда, когда его соседа не было в городе. На этом бы все и закончилось, если бы через год посредник не предал эту историю огласке. Мысль о том, что китайцы могут диктовать людям, когда готовить, а когда не готовить карри, привела в ярость индийское сообщество Сингапура, и ситуация стала быстро накаляться. По словам Ли, «то, что начиналось как провозглашение национального дня приготовления карри, привело к тысячам «лайков» и постов, а в конечном счете превратилось в быстро растущее движение, приковавшее внимание всей страны». К счастью для Ли, онлайн-возбуждение по поводу карри не привело к массовым уличным протестам, несмотря на звучавшие тогда весьма жесткие призывы.
Причиной протестов в Сингапуре было не столько карри, сколько растущее недовольство из-за эмигрантов (в основном из материкового Китая), приезжающих в страну и занимающих рабочие места. Неудивительно, что оппозиционеры с такой готовностью ухватились за «карригейт», чтобы снова поднять эту тему. Для Сингапура, который гордится своей стабильностью, эффективностью и властью закона, внезапный гнев, охвативший многих его граждан, стал показателем уязвимости системы. Оказывается, что даже в таком жестко контролируемом пространстве, как Сингапур, сила законодательных ограничений и социальных норм в виртуальном мире очень ограниченна. Для Ли этот эпизод стал первым предвестником грядущего прилива онлайн-активности, который, как признает сингапурский лидер, остановить будет невозможно. Но если даже власти Сингапура чувствуют жар от активно осваивающего интернет гражданского общества, только представьте себе, как должны нервничать менее устойчивые режимы в других частях планеты!
Мы спросили Ли, как, по его мнению, с этим переходом справится Китай, где в ближайшие десять лет доступ к интернету получит почти миллиард жителей этого жестко цензурируемого общества. «Происходящее в Китае полностью не контролирует никто, даже сами китайские власти, – ответил он. – Стране будет нелегко привыкнуть к появлению такого количества онлайн-голосов: сейчас выход в виртуальное пространство имеет меньшинство населения, а будет иметь большинство, и этот переход окажется довольно трудным для руководства Китая». По поводу руководства Ли высказался так: «Последовательно сменяющие друг друга поколения китайских лидеров постепенно утратят харизму и коммуникационные возможности, необходимые для того, чтобы толкать страну вперед. В этом смысле виртуальный мир будет гораздо более приятным и адекватным китайскому обществу местом, чем мир реальный». И перемены, по его словам, вызовут не только действия «чужаков»: «Скорее, их инициируют люди, находящиеся внутри системы и принадлежащие китайскому истеблишменту, люди, которые испытывают влияние уличных настроений и сами скептически относятся к легитимности нынешнего правительства».
Мы согласны с мнением Ли и других специалистов по этому региону, что Китай не обязательно ждет безоблачное будущее. Некоторые эксперты указывают на снижение темпов экономического роста, старение населения и технологические изменения как признаки того, что вскоре китайскому государству в его нынешнем виде придется бороться за выживание. А их оппоненты убеждены, что грядущие вызовы в конечном счете стимулируют стремление к инновациям и умение решать типичные для китайцев проблемы. И все же нам очень трудно вообразить, как может, не изменившись, пережить переход в новую цифровую эпоху закрытая система с населением в 1,3 млрд человек, огромными социальными и экономическими проблемами, внутренними этническими конфликтами и жесткой цензурой. Всеобщий доступ в сеть умножает ожидания, запросы и стремление к подотчетности властей, и с этим не в состоянии справиться даже государства с самой мощной системой контроля над гражданами. И если правоохранительные органы зайдут слишком далеко или приближенные режима поведут себя слишком неосторожно, причинив физический вред кому-то из граждан, мы увидим более мощные всплески общественного возмущения с требованием призвать правительство к ответу. А поскольку министры терпеть не могут состояния растерянности, давление со стороны вейбос[34] и других онлайн-форумов может привести к аналогичному давлению и в конечном счете к переменам, исправляющим «перегибы» однопартийной системы управления страной.
Итак, пусть интернет и не превратит Китай в демократическую страну за одну ночь, но выросшая требовательность общества заставит власти страны активнее реагировать на справедливые запросы граждан. А если темпы экономического роста снизятся заметно, это может вызвать революционные настроения у части китайского общества. Так что в том или ином виде революцию в ближайшие десятилетия Китай переживет, но вот насколько обширной и эффективной она будет, зависит от готовности населения идти на риск как в онлайн-пространстве, так и на улицах.